Фотопрогулки

Бабаева Елена Владиславовна

Продолжение рассказа.
Бабаева Елена. Детство
Бабаева Елена. Мои поиски
Рудольские. Большой Порек
Владислав Николаевич Рудольский
Констанция Николаевна Рудольская
Мама -Валентина Филипповна Рудольская
Родители. Большая Мартыновка

У каждого есть в жизни хоть одно,
своё, совсем особенное место.
Припомнишь двор какой-нибудь, окно,
И сразу в сердце возникает детство.

В. Тушнова

И вот, в 1953 году, мои родители вместе со мной переехали в посёлок Новосолёное Романовского района. Папа был назначен главным врачом санэпидстанции, а мама начала работать в родильном доме участковой больницы.

Справка: «Поселок Новосолёное был сооружён на месте станицы Солёновская, жителей которой в спешном порядке выселили из своих домов в 1949 году. Главными критериями выбора места размещения будущего рабочего поселка стали пешая доступность от жилых домов до главных объектов стройки, наличие действующей автомобильной дороги и близость к будущему временному речному порту на Дону, который до постройки железной дороги должен был принять на себя основной поток строительных грузов. Под снос попали также и ещё два хутора поблизости. На месте же станицы в авральном темпе началось возведение землянок, полуземлянок [1], бараков и сборных домиков рабочего поселка. Сам поселок находился в степи, но к востоку от него начиналась пойма Дона и заливные луга, с отдельными рощами деревьев. От станицы осталось много фруктовых садов, которые тогда частично сохранились, один из них находился на территории больницы.
За четыре года, с 1949 по 1952, в Новосолёновском были выстроены тысячи квадратных метров жилья, административные и хозяйственные здания, больница с роддомом. В самом поселке и его окрестностях находились несколько крупных исправительно-трудовых лагерей. Посёлок разрастался быстрыми темпами, к 1952 году население уже насчитывало 15 тысяч человек, включая заключённых и охрану лагерей.»

Центром посёлка было одноэтажное белое здание с колоннами — управление строительства Цимлянского гидроузла, которое к нашему приезду было отдано под детский сад, куда меня и определили.

В посёлке, кроме землянок и бараков, было несколько деревянных щитовых двухэтажных домов, три из них находились в переулке Больничном. В одном из них, года через три после приезда, папе, тогда уже работавшему главным врачом участковой больницы, дали трехкомнатную квартиру. Это была необычайная роскошь, ведь в посёлке с жильём было совсем туго, и получить даже комнату в бараке считалось большой удачей. Я помню эти бараки — длинные одноэтажные здания с одним входом, коридором во всю длину и множеством комнат. В такой комнате несколько лет жила папина сестра тётя Валя с семьёй, когда папа их выписал из Кировской области.

Главным врачом Новосолёновской участковой больницы была Ася Ульяновна Шпринцен, а заведующую роддомом звали Евгения Иосифовна Тарковская. Маме она казалась пожилой, а было ей едва за 50. Она многому научила маму. Однажды были очень сложные роды, и нужно было накладывать щипцы чтобы помочь родиться ребёнку. Мама с нетерпением ждала этого момента – этого она ещё не умела. А женщина родила самостоятельно. Мама стала сожалеть, что не удалось наложить щипцы, на что Евгения Иосифовна сказала: «Никогда не сожалей о таких вещах, а радуйся, что ребёнок родился самостоятельно — это такое счастье!». Мама это запомнила на всю жизнь…

По приезду мы жили в одной комнате двухкомнатной квартиры в небольшом бараке без удобств, куда селили инженерный состав и администрацию посёлка. Соседями нашими была семья с сыном, звали мальчика Ариком и было ему, как мне кажется, лет десять – двенадцать. Я его хорошо помню, потому, что когда родителей не было дома (папа часто ездил в командировки, а маму вызывали в больницу в любое время суток), его просили присматривать за мной. Он учил меня играть в шахматы, я ничего не понимала, он на меня кричал, а однажды надавал подзатыльников, я страшно обиделась и наотрез отказалась с ним оставаться. С тех пор мама стала брать меня с собой в больницу, когда её вызывали по ночам. Карета скорой помощи (так называлась машина с деревянным кузовом и двумя деревянными лавками внутри) привозила нас в роддом, мама убегала куда-то внутрь, а я сидела или лежала в приёмном покое на кушетке, покрытой холодной розовой клеёнкой, пахнущей хлоркой. Я очень рано научилась читать и читала по складам крупные буквы на плакате, висевшем на стене — «О вреде аборта». Слово было непонятное и я пытала санитарку, что значит аборта? Она в ответ смущённо хихикала, а мама сказала, что объяснит, когда подрасту.

Удивительно, но я, хоть и была совсем маленькой, хорошо помню и этот барак, и нашу маленькую комнату, и цветущую мальву под окном, и ощущение счастья, когда в воскресенье просыпаешься от яркого солнца за окном и бежишь босиком к маме с папой, бухаешься в кровать между ними, и папа что-то весёлое рассказывает, и мы все вместе хохочем, потом завтракаем в залитой солнцем комнате, а потом идём с папой на рыбалку (он был заядлым рыбаком). Прямо за нашим бараком начинались «котлованы» — так называли заброшенные песчаные карьеры, оставшиеся после стройки, которые заполнялись водой весной, когда Дон разливался. Потом вода спадала, но в котлованах оставалось много рыбы и мальчишки глушили её палками. Туда мы с папой и ходили на рыбалку. Однажды папа на удочку поймал огромную щуку, ему даже пришлось проткнуть через её жабры палку и нести её на плече, а хвост волочился по земле, вот такая огромная рыба была!
Я была очень самостоятельным ребёнком, по утрам ходила в садик одна, благо сад был напротив дома.

Зима 1954 года. Младшая группа детского сада.
Я рядом с няней, в шапке с помпоном.
С некоторыми из этих ребят я училась вместе до 10 класса

В садик ходить я любила. У нас были добрые воспитательница и нянечка, в группе было интересно и весело. Но бывало всякое. Запомнился случай, оставивший осадок на всю жизнь. В посёлке была своя местная радиостанция, и однажды нашу группу даже водили туда, чтобы записать детские песенки, которые мы долго до этого разучивали. Но в тот день, когда должна была состояться запись, я, видимо, от перевозбуждения от предстоящего события, стала неуправляемой, и меня на запись не взяли. Сказать что я была расстроена, значит ничего не сказать! Чувство горечи и несправедливости осталось на всю жизнь… А песенки «Вышла курочка гулять, свежей травки пощипать, а за ней цыплятки – жёлтые ребятки…» и «По малину в сад пойдём, в сад пойдём, в сад пойдём, плясовую заведём, заведём, заведём…», в исполнении детей нашей группы потом несколько раз передавали по местному радио. И каждый раз, слушая их, я тихо плакала от обиды. Может быть, потому песенки эти я помню до сих пор и даже пою своим внукам..

Когда мы получили отдельную квартиру, я притащила с улицы кошку. Она была дымчатого цвета, худая и жалкая. Назвали её почему-то Чуник. Была она свободолюбивой и уходила из дома через форточку в кухне, когда ей хотелось. Чунька прожила у нас немного времени, а когда мама забеременела братом, родители решили от неё избавиться из соображений гигиены. Папа засунул её в сумку и отвез далеко за посёлок, близко к какому-то жилью. Я погоревала о ней немного и постепенно забыла. Каково же было наше изумление, когда примерно через месяц исхудавшая, грязная, но НАША кошка прыгнула из форточки в кухню! Мы были счастливы, что она вернулась и удивлялись, как она нашла дорогу к дому. Наша Чунька осталась у нас до самой своей смерти, а родители периодически раздавали всем окружающим её потомство.

Ещё у нас была собака, звали её Марсик. Появилась она у родителей ещё в Мартыновке, до моего рождения. А когда мы переезжали в Новосолёное, то родители решили не брать собаку с собой, а упросили соседей оставить её у себя. Марсик бегал вокруг машины, не понимая, что происходит, а когда вещи были погружены и собрались отъезжать, он видимо понял, что его не возьмут. Он сел у обочины на задние лапы и из его глаз потекли слёзы! Смотреть на это было невозможно, папа молча схватил Марсика и закинул в машину. Так Марсик уехал с нами на новое место в Новосолёное.

Это мама с Марсиком

Когда мы переехали в Больничный переулок, у меня сразу появилась подружка – моя одногодка и соседка Таня Кокина. Мы с ней были «два сапога пара», обе хулиганистые, выдумщицы и заводилы. Что мы только не вытворяли! Как мальчишки лазили по заборам, по деревьям за зелёными абрикосами и яблоками. Когда приехали из Кировской области тётя Стася с Серёжей, мы играли втроём, но брат был тихим, осторожным мальчиком и не успевал за нами. В один прекрасный день мы играли в догонялки и Серёжа, перепрыгивая через низкий забор палисадника, упал на руку и сломал её в запястье. Нам с Таней было по 6 лет, а Серёжа учился в первом классе. Мы очень испугались, а Серёжа кинулся домой. Тётя Стася, увидев руку сына, хлопнулась в обморок, а мама схватила его на руки и побежала в больницу. Там ему под рентгеном вправили перелом и наложили гипс. Учился Серёжа слабо, а тут ещё этот перелом… В результате он остался на второй год.

А однажды мы полезли в больничный сад и Таня, сорвавшись с абрикосового дерева, распорола себе колючей веткой ягодицу. Кровь лилась из раны, она плакала, а я быстро сориентировалась и притащила её в приёмный покой, где ей наложили швы на рану. Дома наказали опять меня, родители решили, что это я виновата в случившемся. Нам на какое-то время запретили ходить дальше палисадника и мы, обнявшись, маршировали по коридору и орали песни: «Из Стамбула до Константинополя мы с тобою ножками топали…», или принимались рисовать. Когда старший брат Тани, старшеклассник, пришел из школы и спросил, кого это мы рисуем, мы, с важным видом показывая свои калеки-маляки, ответили «Ленина!» Он страшно рассердился, наорал на нас и запретил рисовать Ленина. А мы не могли понять, за что пострадали! (Теперь-то я понимаю, почему даже молодые люди были так пугливы.) С Таней мы общаемся до сих пор, проучились в одном классе все школьные годы, она так и осталась заводилой и организатором нашего класса, собирает одноклассников до сих пор, хотя нас всё меньше и собираемся всё реже…

В 1954 году, когда мне было три года, родители, подкопив немного денег, решили поехать в Москву навестить папину тётю Катю и сделать покупки. Меня с собой они не взяли, а попросили знакомую ещё по Мартыновке тётю Машу Золотову остаться со мной на время поездки. Она меня очень любила, часто брала к себе в гости, её сын лет 12-ти играл со мной в догонялки и прятки, поэтому она сразу согласилась. Я тётю Машу тоже очень любила, ходила за ней хвостиком, ревновала её сына к ней, отталкивала его и говорила, что это моя тётя Маша! Однажды тётя Маша не смогла прийти за мной в детский сад и послала сына. А я была зла на него. Воспитательница видела его впервые и спросила: «Мальчик, а ты кто?» Он объяснил, что он сын тети Маши, и его послали за мной. Воспитательница спросила меня: «Ты знаешь этого мальчика?» На что я с уверенностью ответила: «Нет, я его не знаю и не пойду с ним никуда». Он возмутился «Как это не знаешь? Ты что?» Но я упорствовала и меня ему не отдали. Тёте Маше пришлось бросить все дела и бежать за мной…Несколько лет назад я встретила тётю Машу в храме в Волгодонске, она, совсем старенькая, узнала меня сразу и очень обрадовалась встрече, я — тоже, мы долго общались.

Осенью 1956 года мы с родителями поехали в отпуск в Сухуми — там жили родственники одной из медсестёр больницы, и они сдавали жильё. Отпуск получился замечательный, отдыхающих было совсем мало (родители ничего не знали о Тбилисских событиях февраля 1956 года, когда в Грузии был подавлен мятеж сторонников Сталина). Утром мы шли на пляж, а потом в студенческую столовую обедать, там было дёшево и вкусно. Мама стояла в очереди за едой, папа — в очереди в кассу, а я занимала столик. Мне очень нравилось отдыхать в Сухуми, особенно впечатлил обезьянник, я хохотала над обезьянами от души… Гуляли в ботаническом саду, где мама умудрилась выкопать малюсенькую пальму и спрятать её в сложенном зонтике (всех проверяли при выходе из сада, дабы не украли редких растений, а наш зонтик не догадались проверить). Эта пальма росла у нас дома в кадке много лет.

По вечерам мы гуляли по набережной, и однажды родители чуть не остались без ребёнка. Было это так: мама с папой о чем-то увлечённо разговаривали, я шла между ними, задрав голову и прислушиваясь их разговору. В один момент родители вдруг обнаружили, что ребёнка между ними нет! Начали оглядываться, побежали назад, нигде нет! Тут папа увидел, что прямо по ходу их движения открыт канализационный люк. Он заглянул внутрь и обнаружил там меня. Вытащили всю грязную и ободранную, испуганную, но не издающую ни звука. Начала я орать только когда меня мазали йодом. На счастье, в этом люке были только камни, а в других торчала арматура и битые стёкла. Родители потом не отпускали меня ни на шаг. Ещё было здорово кататься на быстроходном катере, который красиво назывался глиссер, брызги летели во все стороны, гремела музыка «Мишка, мишка, где твоя улыбка?…» Это была самая модная песенка того года. Перед отъездом мама купила пластинку Леонида Утёсова с этой песней, но она сломалась в чемодане. Замечательное было время!

Осенью 1958 года началась моя школьная жизнь. Мою первую учительницу звали Анастасия Павловна Шапошникова. Это была самая любимая учительница в моей жизни. Она казалось нам самой красивой, самой умной, самой справедливой, была всегда хорошо одета, причёсана и у неё был изумительно красивый почерк. В конце первого класса отличники получили от неё в подарок книги о Ленине с дарственной надписью и пожеланиями. Книга эта хранится у меня до сих пор.

Последний звонок (1959 год) в Новосолёновской школе.
Вручаем цветы 10-ти классникам.
Я в центре с букетом ирисов. Сбоку – наша учительница

А это наша школа [2]

Училась я хорошо, но в первом классе мама со мной делала домашние задания весь год. Однажды в начале года Анастасия Павловна спросила: «Дети, у кого родители хорошо рисуют?» Нужно было нарисовать на картонках большие буквы алфавита и рисунки к ним. Я, понятное дело, вызвалась, считая, что моя мама всё делает отлично, и, конечно, рисует тоже отлично. Мне досталась буква Г и рисунок гриба к ней. Когда мама попыталась нарисовать гриб, я зарыдала, оказалось, что мама совсем не умеет рисовать. У меня был шок! Родители срочно стали искать умеющих рисовать знакомых и нашли настоящего художника, который нарисовал нам весь алфавит. Я была счастлива!

В первом классе у меня была почётная обязанность: меня назначили санитаркой (наверное, потому, что родители были врачами). Мама сшила мне повязку с красным крестом, и я каждый день проверяла одноклассников на чистоту рук и опрятность. Потом мне это порядком надоело и я была рада, что во втором классе меня не выбрали санитаркой, а назначили библиотекарем. Анастасия Павловна организовала классную библиотеку, мы все из дома приносили книги и давали их читать друг другу. Обязанности мои состояли в том, что я записывала в специальную тетрадку тех, кто обменивался книгами. Это было не трудно, даже интересно, так как я могла без очереди взять домой почитать интересную книгу.

Однажды во втором классе со мной случился инцидент: по дороге из школы я подралась с мальчишками (я была, как тётя Стася говорила, «оторви собаке хвост»). Мне здорово досталось и через пару дней разболелся тазобедренный сустав, а ещё через день я не смогла встать на ногу. Родители перепугались, притащили домой хирурга, который, осмотрев меня, заподозрил туберкулёз тазобедренного сустава (!). О причинах случившегося я стойко молчала, «как партизан». Папа повёз меня в Ростов на консультацию к профессору травматологу. Это был маленький седой старичок с бородкой. Он осмотрел мою ногу, посмотрел рентгеновский снимок сустава и анализы и выпроводив папу за дверь спросил: « Признавайся, подралась или упала?» Пришлось признаться. Он вызвал папу и сказал, что до свадьбы заживёт, туберкулёза нет, а мне только с улыбкой погрозил пальцем. Через некоторое время всё прошло. Дралась я с мальчишками вплоть до 6 класса, когда однажды в драке у меня задрался подол школьного платья и обнаружились голубые рейтузы с начёсом. Мне было так стыдно, что я убежала с уроков домой со слезами. Больше я никогда не дралась…

В 1956 году папу назначили главным врачом Новосолёновской участковой больницы, где уже работала мама. Коллектив больницы был очень дружным, это была заслуга Аси Ульяновны. Многие молодые врачи приехали по направлению МВД, были и вольнонаёмные опытные специалисты. Врачи с семьями быстро сдружились, часто собирались вместе.

Дружная компания работников больницы,
в центре в черной кофточке – Ася Ульяновна Шпринцен

Праздники отмечали всем коллективом, детские утренники были весёлыми и интересными. Всем детям родители сами шили новогодние костюмы. Костюмы шились из старых платьев, из накрахмаленной марли, украшались битыми новогодними игрушками, наклеенными на марлю.

Коллектив больницы отмечает Новый 1959 год

Новогодний утренник для детей сотрудников больницы.
Я – красная шапочка, Серёжа – клоун

Я очень любила ходить в больницу, а мой брат Серёжа ужасно боялся туда ходить. У Серёжи были проблемы с зубами, и их нужно было лечить. Но заставить его пойти к зубному врачу было просто невозможно – он начинал орать и упираться перед кабинетом. Я была группой поддержки, ходила с ним, в кабинете смело садилась в кресло и открывала широко рот, чтобы показать, что это совсем не страшно. Ничего не помогало, и однажды Серёжу врач даже выкинул из кабинета за шиворот. Когда нужно было вырвать больной зуб, папе пришлось делать это дома самому, благо инструменты у него были. Держали брата всей семьёй, он орал «как резаный», папа ругался, а когда зуб был вырван, на губе вздулся волдырь. Оказалось, что папа для дезинфекции подержал щипцы над огнём и не остудив засунул их в рот, а Серёжа кричал не от страха, а от боли. Папа очень расстроился, нам всем было жалко Серёжу, но зуб был вырван, и это было главное. А я даже завидовала брату, так как проблем с зубами у меня не было, и к стоматологу ходить было не нужно. Но я приходила иногда в кабинет и просила полечить хоть какой-нибудь зуб. Папе потом рассказывали об этом со смехом.

Я и двоюродный брат Серёжа

Расскажу как папа учил меня кататься на коньках. Мне было тогда лет шесть. За территорией больницы был небольшой пруд, который зимой замерзал и там устраивали каток. Папа купил мне двухполозные коньки снегурки, которые привязывались верёвками к валенкам, и верёвки туго закручивались такими маленькими палочками. Вечером после работы папа повёл меня на пруд, приладил мне коньки и объяснил, как надо ехать. Я попробовала и тут же упала, папа опять объяснил, я опять упала, и так несколько раз. Наконец, ему это, видимо, так надоело, что он не выдержал, заорал свое единственное ругательство, которое я от него слышала крайне редко в минуты сильного его раздражения: «Да, мать твою курицу, ты поедешь или нет?» и шлёпнул по попе. От испуга я поехала…Вот так я научилась кататься на коньках.

У моих родителей была своя компания друзей, которая сформировалась ещё в Солёном, туда входило около десяти семей, и дружили они все много лет. Сейчас никого не осталось в живых, только моя мама. Я хорошо помню, как они проводили праздники и дни рождения. Всегда устраивали капустники, розыгрыши, играли в шарады. Все хорошо пели, всегда были танцы, было очень весело. Чаще всего собирались у Лянгузовых — они жили в отдельном коттедже с парадным входом и выходом в сад с огромной веранды. Сад был вишнёвый, мы забирались на деревья и наедались вишни прямо с косточками. Михаил Данилович Лянгузов работал ди⁠ректором ОРСа (отдел рабочего снабжения, это предприятие розничной торговли в СССР, через ОРСы снабжались все магазины и торговые точки). Он был папиным земляком из Кировской области, а Аза Александровна, его жена – из Саранска. У них было трое мальчиков. Наши семьи познакомились и подружились настолько близко, что когда Михаилу Даниловичу выделили квартиру в двухквартирном финском доме в Волгодонске, соседями он предложил быть именно моим родителям (он, видимо, имел возможность выбирать). В этом доме наши семьи прожили 58 лет, Михаил Данилович, Аза Александровна и мой папа уже ушли из жизни, на их половине живут дети и внуки, между нашими половинами никогда не было забора, и я не помню ни одного случая ссор между взрослыми. Мы, дети, ссорились и даже дрались, но никогда взрослые не ввязывались в разборки и не защищали своих детей, поэтому, наверное, мы и сейчас все дружим, а к моей маме соседи относятся как к родной.

————————————–
Примечания
[1] Полуземляночное строение в поселке Новосолёновском. Источник Блокнот Волгодонск

[2] Источник Блокнот Волгодонск
[3] На фото, предпосланном статье моя мама и брат Юра.