Бабаева Елена Владиславовна
Бабаева Елена. Детство
Бабаева Елена. Мои поиски
Рудольские. Большой Порек
Владислав Николаевич Рудольский
Констанция Николаевна Рудольская
Мама -Валентина Филипповна Рудольская
Родители. Большая Мартыновка
Мамины Фотографии
Ушедшая страна детства
«Вы езжайте за ворота,
И не бойтесь поворота,
Пусть. Добрым будет путь!»
Мои школьные годы были действительно «чудесные, с дружбою, с книгою, с песнею…» – как поётся в песне. Наш класс был в меру дружный, в меру талантливый, в меру вредный. С пятого класса классным руководителем у нас была Валентина Ивановна Тращенко. Это была крупная женщина с властным характером (в прошлом – директор школы в Новосолёном), через всё её лицо шёл большой шрам, и мы фантазировали о его происхождении – может, её казак шашкой рубанул, а может, нагайкой, а может, это фашисты её так? Так вот она терпеть не могла, когда мы стучали крышками парт при появлении учителя. Не знаю, как сейчас, а у нас было положено всем вставать, когда в класс входил учитель. Чтобы встать из-за парты, нужно было откинуть крышу, а она громко стучала, и вот Валентина Ивановна нас «дрессировала», раз по десять командуя «встать – сесть», пока не добивалась бесшумного откидывания крышек парт. Уже классе в седьмом, когда мы считали себя совсем взрослыми, она заставляла нас идти на большой перемене в столовую парами. Мы хихикали и баловались, её это сильно раздражало, и в наказание за непослушание она резко останавливала класс напротив туалетов, откуда шел не самый приятный запах, и держала до тех пор, пока мы не затихали. Но «русичка» она была сильная, мы все, благодаря её муштре, писали грамотно, литературу знали, сочинения писали «на раз» и двоечников по её предметам не было, а к отстающим по другим предметам Валентина Ивановна прикрепляла хорошистов и отличников.
Помню, в седьмом классе, меня «прикрепили» к Мишке Ермакову. Он был хулиганистым и учился неважно. Мне ужасно не хотелось с ним заниматься, но делать нечего… И вот я пришла к нему домой. Его мама мне очень обрадовалась, накрыла стол, к чаю испекла какие-то печенья, а я никак не могла взять в толк – что бы это значило? Мы немного позанимались, Мишка был совсем не дурак, просто учиться не хотел, а потом слушали музыку на магнитофоне. Катушечные магнитофоны тогда были большой редкостью, а у Мишки была новенькая «Комета». В следующий раз я пришла к нему заниматься с большим желанием. Его мама встречала меня всегда очень приветливо. Потом я узнала причину её радушия – оказывается, Мишка был в меня влюблён и стеснялся подойти, а его мама, пытаясь ему помочь, попросила Валентину Ивановну прикрепить меня к нему. Так мы занимались с ним до весны. На 8 марта он пришёл к нам со своей мамой и подарил подарок – пластмассовый тюльпан на подставке. Мне было очень неловко, но приятно, мне мальчик впервые дарил что-то! Но худшее было впереди… Однажды весной я вышла из дома в школу, открыла калитку и оторопела… на асфальте, прямо от нашей калитки и до соседнего двора было написано мелом огромными буквами «Лена! Я тебя люблю!» Если бы я могла провалиться под землю, я бы немедленно это сделала! Я попыталась как-то оттереть надпись, но не тут-то было, к тому же я опаздывала в школу, и, сгорая от стыда, пошла прочь от своего позора (такое у меня было чувство). Первое, что я сделала, это огрела Мишку портфелем со всего размаха, а он только хохотал… Больше я к нему на занятия не пошла…Потом постепенно его увлечение мной прошло бесследно и мы остались друзьями.
Помню смешной случай из школьной жизни. Был у нас один мальчик – Вовка Шевченко, который никак не хотел учиться. Он был самый большой в классе, на голову выше всех, такой добродушный увалень, похожий на медведя. В 9 классе у него с учёбой стало совсем плохо. Его «разбирали» на комсомольских собраниях, вызывали родителей, всё бесполезно. Наконец, решили собрать классное собрание и пригласить его маму, чтобы пристыдить его при ней перед всем классом. Выступила наша староста Таня Красносельская, самая «правильная» девочка в классе и сказала, что из-за него наш класс в отстающих, он всех позорит и т.д. Потом классный руководитель Неля Александровна спрашивает его маму: «Как Вы думаете, почему он не делает дома уроки? Вот сегодня опять получил три двойки – по математике, физике и химии!» «Как! – вскричала поражённая мама, – когда я вчера спросила его, какие завтра уроки, он мне ответил – пение, два труда, рисование и физкультура!» И это 9 класс! Немая сцена… Через минуту весь класс, включая классную, лежал в приступе гомерического хохота…
В старших классах мы большой компанией по вечерам гуляли по нашему «Бродвею» – центральной улице Ленина. Зимой мальчишки катали нас на санках, играли в снежки, весной гоняли на велосипедах. Увлекательным занятием был сбор макулатуры и металлолома – были соревнования между классами, потом победителей поздравляли на школьных линейках, лучшему классу вручали грамоты. Мы этим гордились. Сейчас я думаю, как же всё-таки много было правильного в тогдашней педагогике и школьном воспитании!
В девятом классе я влюбилась! И это было как стихийное бедствие… Я бежала по школьному коридору и вдруг увидела идущего мне навстречу мальчика, вернее, увидела его глаза – огромные, серые, бездонные… Всё, я пропала! Я стала высматривать его на переменах, потом узнала, что он учится в 10 классе, вместе с братом моей одноклассницы. Мне очень хотелось познакомиться с ним и я упросила одноклассницу Галю Решетову как-нибудь это устроить. Галя, видимо, сказала об этом брату, тот – Сергею (так его звали), он тоже захотел со мной встретиться. И вот 21 апреля, накануне дня рождения Ленина, Галя повела меня на свидание – одна я идти категорически отказывалась. Я была в полуобморочном состоянии, колени подкашивались. Наконец, мы познакомились, Галя нас оставила и мы пошли гулять… Серёжа подарил мне тюльпан, за которым ездил далеко в степь (тюльпаны обычно расцветали в начале мая). Я была потрясена таким вниманием, даже засушила цветок и долгие годы он хранился у меня между страницами личного дневника… Полгода мы гуляли «на расстоянии», даже за руки не держались, а поцеловались впервые только в конце 10 класса… Гуляли по улице Ленина, по парку Юность, осенью за парком шуршали упавшими листьями тополей, аромат был незабываемый… В парке была скамейка, где мы всегда сидели и рассматривали звёздное небо, надеясь увидеть падающие звёзды – в августе и сентябре всегда бывали звездопады. Была тогда популярна песня Пахмутовой на стихи Добронравова: « Звездопад, звездопад —это к счастью, друзья, говорят!…» Мы даже выбрали свою звезду в созвездии Лебедя и загадали, что даже через много лет всегда будем её искать, и думать о том, что это наша звезда. Я и сейчас иногда, глядя на звёздное небо, ищу эту звезду и вспоминаю свою юность… Серёжа был интересным собеседником, он многое умел делать, даже сам шил себе одежду. Учился он неважно, но это как-то не отражалось на его интеллекте, у него было много других увлечений, мне с ним было интересно…
Летом после 9 класса мы с подружками Зиной Замковой и Лидой Бигуловой устроились работать посудомойками в пионерский лагерь «Маяк», чтобы заработать немного денег. Я мечтала о плаще «болонья», тогда такие только входили в моду, но родители сказали: заработаешь – купишь! На плащ я-таки заработала, я его носила даже на первом курсе института. Работать было совсем не трудно, даже весело, часто к нам с подругой приезжал на своём мотороллере «Ява» Серёжа со своим другом Колей Петренко, который встречался с Зиной, и мы проводили вечера весёлой компанией. Сергей в то лето пытался поступить в институт, но провалился (естественно!) Это его нисколько не огорчило, он устроился на работу и мы продолжали встречаться.
Школу я закончила с серебряной медалью. Четвёрку я получила по русскому языку за лишнюю запятую. Я ничуть не расстроилась, ведь льготы при поступлении в институты были одинаковы для всех медалистов, нужно было сдать только один профильный экзамен и если получаешь «отлично», то поступил, а если нет – сдаёшь остальные на общих основаниях. Где-то класса с восьмого я начала мечтать о профессии врача, но вовсе не потому, что мои родители были докторами. Я запоем прочитала трилогию Юрия Германа: «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за всё» и просто влюбилась в его героев, а Владимир Устименко – врач-хирург, стал для меня примером преданности служения медицине на многие годы…
Однако,когда в 10 классе уже нужно было решить, куда поступать, моя голова была забита совсем другим, я стала колебаться и никак не могла определиться с выбором. Моя лучшая подруга Люда Паламарчук уже училась на 1 курсе Новочеркасского политехнического института и уговаривала меня тоже туда поступать. Она даже пригласила меня на зимние каникулы к себе, чтобы я познакомилась с НПИ. В группе у них были одни парни и Люда мне говорила: «Давай к нам, здесь девчонки на вес золота!» После поездки, весело проведенного Нового Года и каникул я, естественно, заявила родителям, что буду поступать в НПИ на мехмат (благо с математикой и физикой у меня было всё в порядке). Мама меня поддержала, но не тут-то было! Папа категорически воспротивился, ведь он мечтал, что я буду только врачом, к тому же он был знаком с женой ректора Мединститута и надеялся, в случае чего, получить её поддержку. Я упиралась как могла, главным моим аргументом было то, что я не люблю химию и не хочу её сдавать на вступительных экзаменах, но папины аргументы перевесили (естественно).
Мне наняли репетитора по химии, родители собрали документы, «нарисовали» справку 286 и папа сам повёз меня в Ростов сдавать документы. Делать нечего, пришлось готовиться к химии. Репетитор у меня был очень сильный, он раньше преподавал химию в Мединституте, знал все каверзные дополнительные вопросы, которыми экзаменаторы «срезали» абитуриентов, и натаскивал меня как щенка. Жить меня определили к Асе Ульяновне Шпринцен, работавшей ранее главным врачом Новосоленовской больницы. Ко времени моего поступления она давно вышла на пенсию и переехала в Ростов. Жила она в старинном доме по улице Красноармейской, напротив сквера гостиницы Ростов в центре города, в маленькой (метров восьми) комнате, бывшей комнате для прислуги, но мне обрадовалась – она ведь знала меня с детства, любила моих родителей и была совершенно одинока (все её родные были расстреляны немцами или умерли в лагерях). В сквере у гостиницы я проводила долгие часы, готовясь к химии. Ася Ульяновна очень за меня переживала и была рада, что я поступила в институт… До сих пор не могу себе простить, что по своей нерадивости редко к ней потом заходила…
Гостиница Ростов, слева сквер,
где через дорогу жила Ася Ульяновна
Накануне сдачи экзамена папа приехал в Ростов и встретился с женой ректора. Мне об этом ничего не было известно, видимо, чтобы не расслаблялась. Потом, через несколько лет папа мне рассказывал, что когда он попросил за меня, она сказала, что, конечно, поможет, ведь врачи должны поддерживать друг друга, помогать детям поступать в ВУЗы и становиться врачами, чтобы создавать династии советских врачей (кстати, по папиной линии, кроме священников, были, как потом оказалось, и врачи ещё с 18 века. Жаль, что папа об этом так и не узнал; мамина тётя Маня тоже была врачом – вот вам и династия ).
Здание Ростовского мединститута
И вот я на вступительном экзамене. Билет достался нетрудный, я его отлично знала и спокойно пошла отвечать. В комиссии было 3 человека, председателем была преподаватель органической химии (не помню её фамилию), второй – молодой преподаватель, видимо тоже химик (я его потом не видела), а третий – преподаватель анатомии Соколов (уж его-то я навсегда запомнила). Я рассказала всё по билету, мне начали задавать дополнительные вопросы. А надо сказать, что конкурс только медалистов в тот год был 6 человек на место, поэтому задача экзаменаторов была «засыпать» любыми путями. А я на все вопросы отвечала, меня же готовили! Наконец, председатель сдалась и взяв мой экзаменационный лист, намерилась поставить мне отлично. И тут этот Соколов говорит: «Я хочу задать ещё вопрос!» Ну хорошо, подумала я, задавайте. И он задаёт задачу, решение которой я не знаю! А он торопит. Я вдруг впала в ступор, внутри началась паника и я вообще ничего не могу сообразить. И в этот момент, как будто ангел с неба, подходит какая-то женщина и что-то шепчет на ухо председателю. Та кивает, берёт экзаменационный лист и хочет ставить пятёрку. Но Соколов не сдаётся! Я, говорит, подписывать не буду, она на мой вопрос не ответила! Председатель так на него посмотрела, что ему пришлось подписать. Можно себе представить, с каким чувством я вышла из аудитории… В коридоре у меня началась истерика, мне было настолько гадко, обидно и унизительно от того, что произошло, что я не смогла сдержаться. На улице у входа в аудиторию стояла толпа обезумевших родителей, и когда очередной абитуриент выходил, вся эта толпа кидалась с криками: «Что спрашивали? Какие дополнительные вопросы были?» И тут же всё записывали. Но когда я вышла с рыданиями, все молча расступились и никто ничего не спросил. Папа стоял белый как мел, я кинулась к нему и никак не могла успокоиться. Он обнял меня и тихо сказал: «Ну и ладно, ничего страшного, не расстраивайся, будешь готовиться к следующим экзаменам!», взял у меня из рук экзаменационный лист чтобы посмотреть оценку. Он меня чуть не прибил! «Так у тебя же отлично, – встречал папа, – чего же ты ревёшь?» И тут же толпа родителей накинулась на меня с вопросами. Но папа взял меня за руку, быстренько увёл прочь и мы пошли в его любимое кафе «Дружбу» есть его любимую мясную солянку. Так я поступила в мединститут…
Пока все остальные абитуриенты сдавали экзамены, медалистов отправили ремонтировать общежитие. Мне досталось красить полы в комнатах. На второй же день я упала в обморок. Меня откачали, отпустили отдохнуть, а утром опять красить. Я снова бухнулась! Меня отправили отмывать что-то, я снова в обморок! Тогда преподаватель, отвечающая за нас, сказала: «Езжай-ка ты домой на недельку, отдохни, у тебя наверное нервное истощение, а я тебя здесь прикрою»… Я, действительно, чувствовала себя очень плохо, еле ноги носили, поэтому радостно подчинилась. Родители, узнав что случилось, забеспокоились, и мама решила отвести меня в поликлинику проверить давление и сдать анализы, ведь справку-то о том что я здорова мне «нарисовали»! Анализы были в норме, давление тоже и тогда заведующая поликлиникой Антонина Александровна Петросова решила сделать рентген «на всякий случай». Я хорошо помню этот ужасный момент, когда на рентгеноскопии рентгенолог сказала мне: «Постой, не одевайся, сейчас твою маму позову». Я похолодела. Пришла мама и врач ей говорит: «Вот посмотрите сами, слева вверху затемнение лёгкого – это инфильтративный очаг»… И началось… Родители в панике, откуда у девочки из благополучной семьи, «социально адаптированной», как сейчас говорят, мог взяться туберкулёз лёгких? И что теперь делать, ведь надо лечиться, а надо ведь учиться! Собрали консилиум, папа повез снимки в Ростов в Облтубдиспансер, и там решили попробовать лечить амбулаторно, без отрыва от учёбы. Ну ладно, я обрадовалась, была полна энтузиазма быстренько вылечиться, сразу же мне стали колоть антибиотики, пичкать таблетками, и вот наступило первое сентября. Я захожу в аудиторию и сажусь на свободное место. Рядом две девочки, мы познакомились и как-то сразу подружились. Звали их Люся и Вера. Первым практическим занятием была анатомия. Открывается дверь и, о ужас, в аудиторию входит тот самый Соколов! Одна надежда была на то, что он меня не узнает. Да не тут-то было! Когда он начал знакомиться со студентами и очередь дошла до меня, он ехидно так улыбнулся и говорит: «А, и вы здесь!» И пошло – поехало… Каждое занятие он начинал с меня, и хотя я ночами зубрила эту анатомию, он придирался как мог и ставил двойки. К тому же слабость не проходила, от лекарств постоянно тошнило, болела голова, в общем полный кошмар! В конце сентября Соколов, в очередной раз ставя мне в журнал двойку, сказал: «Ну, анатомию вы вряд ли сдадите!» Все в группе мне сочувствовали, никто не мог понять – почему он так ко мне придирается? А мне уже было всё равно, мне больше всего хотелось полежать где-нибудь, а не идти в ненавистную анатомичку! В октябре мне сделали контрольный снимок, я надеялась, что всё рассосалось и я здорова, хотя понимала, что дело неважно! Опасения подтвердились. Затемнение увеличилось, анализы ухудшились и родителям категорически рекомендовали положить меня в больницу. Приплыли! Я поняла, что моя учёба на этом заканчивается навсегда, поступать второй раз у меня не было ни сил ни желания, а здесь никто не поверит, что я не скрыла проблемы со здоровьем намеренно. Да и в любом случае академический отпуск на первом курсе было получить практически невозможно. Хотя где-то в глубине души я испытывала облегчение, не надо сдавать анатомию, где меня неминуемо ждала двойка и отчисление, хотя предмет я знала уж минимум на тройку…
И тут со мной случилось ещё одно чудо! Однажды Люся, видя мое подавленное состояние и постоянно заплаканные глаза, с пристрастием стала меня допрашивать, что же у меня случилось? Я никак не хотела ей рассказывать о своей проблеме, мне было стыдно, но она не отставала и я сдалась. Когда она всё узнала, то очень мне посочувствовала и всё время меня приободряла. Через несколько дней Люся неожиданно пригласила меня к себе в гости. Она рассказала, что живёт с бабушкой и дедушкой и они приглашают меня на обед. Я, конечно, застеснялась, но согласилась. И вот после занятий мы пошли домой к Люсе. Где она живёт я не знала, поэтому, когда мы подошли к маленькому финскому домику на территории института, прямо во дворе главного корпуса, я удивилась, но постеснялась спросить, почему они живут в этом месте. Нас очень приветливо встретила бабушка Люси, сказала, что дедушка сейчас придёт и усадила на диван. И тут заходит, кто бы вы думали? Декан нашего факультета! Я в шоке! Я даже подумать о таком не могла, а Люся мне ничего не говорила. Увидев мой обалдевший вид, они все дружно рассмеялись. Он посадил меня рядом и стал расспрашивать. Потом сказал: « Всё что рассказала мне внучка – правда? Она за тебя очень просила, поэтому я попробую что-нибудь придумать, но ничего не обещаю, а ты ложись в больницу и постарайся побыстрее вылечиться!» И попросил приехать к нему моего папу. Потом уже Люся мне рассказала, что её мама бросила родителям грудного ребёнка и уехала искать счастье, а они вырастили и воспитали Люсю как свою дочь… Я никогда не забуду того, что она для меня сделала!
Административный корпус РГМУ, во дворе которого жила Люся Панова
В конце февраля состоялся учёный совет и всех, не сдавших сессию, отчислили. Академический отпуск получили только два человека – я и Женя Дубовик, с которой мы потом учились в одной группе, дружили все годы учёбы и сейчас дружим…
Вскоре я легла в туберкулёзную больницу, которая находилась в Цимлянске, на берегу моря. Помню тот день, когда меня привезли туда родители. Я со слезами на глазах была отправлена в палату, где, кроме меня, было ещё человек 8. Мама была в шоке от всего увиденного, они с папой очень переживали за меня, ведь контингент в этих больницах ещё тот! У нас лежали люди разных социальных слоёв, даже уголовники, вышедшие из тюрьмы.
Здание лечебного корпуса туберкулезной больницы в Цимлянске
Раньше я уже лежала в больнице, когда мне вырезали аппендикс. Но тогда я была одна в палате, ко мне все приходили, приносили вкусности, развлекали, одна пожилая медсестра научила меня коклюшному вязанию кружев. Но тогда я лежала в больнице, где мой папа был главным врачом, а мама – зав. отделением! Здесь же было всё совсем по-другому – восемь человек в палате, кашляют, ругаются матом, говорят какие-то пошлости… Я укрылась с головой и тихо плакала…. Но постепенно адаптировалась, у меня появилась подруга – Вера из Дубовки, женщина лет 35, бухгалтер по специальности, очень добрая и заботливая. Она быстренько провела беседу с женщинами, объяснила, что к чему и мат в палате прекратился, да и ко мне все стали относиться с пониманием. Мы все потом подружились, а с Верой ещё несколько лет переписывались…
Кроме того нужно сказать, что именно такой поворот судьбы сделал из домашнего рафинированного ребёнка, не знающего ничего о реальной жизни, совсем другого человека, готового ко всем перипетиям судьбы, которые мне в жизни пришлось испытать. В больнице мы жили очень дружно и весело, по вечерам пели песни, играли в лото, я много читала. С тех пор я знаю и люблю и казачьи, и русские народные песни. Даже тюремную лирику с удовольствием слушали, их нам пел под гитару бывший зэка, которого звали Виктором, кстати, очень милый добрый человек, весь в татуировках. Запомнилось, что он все время заваривал и пил чифирь .
Лежала я в этой больнице почти шесть месяцев. Постепенно ко мне, на удивление, стали относиться очень бережно, при мне даже мужчины старались не материться, не рассказывали пошлых анекдотов, в общем, оберегали как могли. Если надо было рассказать что-нибудь скабрезное, или заматериться, меня просто выставляли в коридор… По вечерам мы играли в лото на деньги (ставка – копейка или две), резались в домино, в карты. Я в карты не любила играть, да и не умела, и до сих пор так и не научилась. Зато много читала, в больнице была приличная библиотека. Интересно, что в санаториях, где я долечивалась потом, тоже были очень хорошие библиотеки, они постоянно пополнялись новинками, всегда были свежие газеты и журналы!
Лечение туберкулеза было просто зверским! Например, ежедневно за один раз нужно было выпивать по 21 таблетке Паска – полная горсть (Паск – это такое было лекарство от туберкулёза). Я научилась это делать виртуозно: засыпала в рот все таблетки сразу и запивала стаканом молока залпом, пить по одной было просто невыносимо! Кроме этого ещё уколы стрептомицина, витамины и т.д. По утрам нас заставляли делать дыхательную гимнастику, после обеда – дневной сон.
Кстати, Серёжа ездил ко мне почти каждый день и привозил какие-то вкусности, которые готовила его мама. Я ему была конечно благодарна, но к тому времени моя влюблённость как-то почти прошла и я просто позволяла ему обо мне заботиться. Вскоре его призвали в армию, и он уехал служить в Германию. Я приезжала в Волгодонск его провожать. Из армии он мне много и регулярно писал, я отвечала мало и реже, но писем его ждала. Вскоре в больнице у меня появился ухажер – паренек по имени Олег, он заикался, а когда пытался заговорить со мной, то и вовсе не мог сказать ни слова. Он себя называл Олеж-а, и все стали его так звать. Вера мне по секрету сказала, что он хочет сделать мне предложение, ждет только приезда своих родителей, они жили где-то далеко и ездили к нему редко. Этого еще не хватало! Он был хороший, добрый парень, мне стало его даже жаль, но не более того… Я попросила Веру все ему объяснить, он очень расстроился и перестал ко мне подходить, только издали грустно смотрел…
В начале апреля лечение мое подошло к концу, меня выписали из больницы и дали путевку в санаторий, в Крым, в Алупку. Родители купили мне билет на самолет до Симферополя и я полетела… Самолет прибыл в Симферополь после обеда, я пошла на автостанцию и стала узнавать, как мне доехать до Алупки. Мне сказали, что лучше всего ехать на троллейбусе до Ялты, а оттуда на автобусе до Алупки. Здорово, подумала я, значит недалеко, раз на троллейбусе! Когда я села в троллейбус, уже начало смеркаться. Я смотрела в окно и не могла налюбоваться красотой Крымской природы, ведь была весна, все цвело, помню, что много было вдоль дороги цветущих маков… Но вдруг как-то сразу село солнце и за окном стало темно. Я заволновалась, посмотрела на часы и обомлела – мы ехали уже больше двух часов! В троллейбусе ни души, кроме меня и кондуктора. Я спросила далеко ли до Ялты и кондуктор ответила – еще час! С ума сойти – три часа на троллейбусе, вот это да! Наконец, троллейбус остановился. Я вышла и огляделась. Кругом темнота, горит одна лампочка над зданием автостанции (какой-то маленький сарайчик), и чуть дальше – гостиница, тоже неприглядного вида. Я зашла в здание автостанции – никого! Постучала в окошко – сонный голос ответил, что транспорт будет только утром. Что делать? Пошла в гостиницу. Заспанная дежурная сказала, что мест нет, но у меня, видимо, был такой убитый вид, что она сжалилась и вынесла из кладовки раскладушку. «Ну куда ты в такую ночь денешься, оставайся до утра!» – сказала она. Как же я обрадовалась! Рано утром я села на первый автобус до Алупки и вскоре была на месте.
Санаторий «Чайка» я нашла легко, он занимал старинное здание прямо возле парка Воронцовского дворца. Из огромных окон нашей большой палаты на 12 человек было видно море. Был конец апреля, всё вокруг уже цвело и благоухало, особенно меня поразила цветущая магнолия – листьев на дереве еще нет, только необыкновенно красивые цветы на ветках..
Крымская магнолия
Так выглядит сейчас то, что осталось от санатория «Чайка»
А это пляж санатория «Чайка», сейчас городской пляж «Радуга»
Санаторий «Чайка» был одним из лучших туберкулезных санаториев Алупки. Здесь применялись новейшие методы лечения. Нас заставляли пить ежедневно кислородную пенку, лечили электросном, применяли ультразвук. Ежедневно в санаторий привозили бочку (как для кваса) с кумысом, и мы все принудительно должны были выпивать этот напиток. Мне лично кумыс нравился, но некоторые не могли даже запаха переносить… На пляже, который был только санаторским, стояли павильоны с рядами кроватей, и в любую погоду нас отправляли туда на дневной сон. Если было холодно, давали теплые одеяла, если жарко, разрешали укрываться простынками. Загорать категорически запрещалось. А нам, молодым, хотелось хоть немного понежиться на солнышке. Но бдительная медсестра была всегда рядом: «Куда полезла на солнце, а ну-ка быстро под навес!» – кричала она. «Да я только ноги немножко!» «А ноги-то чьи, мои что-ли?» Вот так нас оберегали в этом санатории. Купаться тоже можно было только в очень теплую погоду и недолго. Но жизнь в санатории была прекрасна, несмотря ни на что! Культурная программа подразумевала занятия по интересам, я к примеру, ходила на хор. Мы готовили концерт к какому-то празднику и постоянно репетировали. Кстати, обязательно нужно было спеть хотя бы одну украинскую песню, мы выучили:
Їхав козак на війноньку
Їхав козак на війноньку:
«Прощай,- сказав,- дівчинонько,
Прощай, миленька, чорнобривенька, | 2
Я йду в чужую сторононьку! | 2
Дай же, дівчино, хустину,
Може, я в бою загину,
Темної ночі покриють очі, |
Легше в могилі спочину!» | (2)
Дала дівчина хустину,
Козак у бою загинув,
Темної ночі покрили очі, |
Вже він в могилі спочинув. | (2)
А злії люди на силу,
Взяли нещасну дівчину,
А серед поля гнеться тополя, |
Тай на козацьку могилу! | (2)
Я до сих пор помню и слова и мелодию этой песни, она очень красивая и грустная. Интересно, как у человека устроена память, не помню больше ни одной другой песни, из тех, которые мы пели тогда хором, а вот эта врезалась в память… С нами в палате лежали две украинки, часто по вечерам они пели народные украинские песни, они были такие красивые, мелодичные, что мы их быстро выучили и подпевали. Почти все их помню до сих пор…
Еще в концерте нужно было танцевать, танцоров не нашлось, пришлось участвовать и в танцах. С нами в санатории лечился главный балетмейстер Саратовского театра оперы и балета, он с нами и занимался. На концерте мы исполняли шуточный танец на мелодию песни из «Карнавальной ночи» «Ах Таня, Таня, Танечка, с ней случай был такой….» , танцевали мы втроем – две девушки и парень, там еще нужно было выбивать чечётку. И вот мы, как три придурка, целыми днями учились это делать. В конце концов, как ни странно, всё получилось! Ко мне как раз в гости приехали мама с братом и попали на этот концерт, так мама всё удивлялась, что я умею чечётку бить…
Парень, который с нами танцевал, был очень спортивный, часто ходил в горы, знал все окрестности. Он так интересно рассказывал об этих походах, что нам непременно захотелось взойти на Ай-Петри. И вот мы, группой человек десять, решили идти в поход на Ай-Петри тропой из Симеиза. По этой тропе, как я потом узнала, поднимались тренированные спортсмены, маршрут был довольно трудный, но мы были молодые, бесшабашные, а главное – у нас же был инструктор! Одели спортивную обувь и вперёд! Вначале все шутили, смеялись, веселились, но чем выше в гору, тем труднее было идти. Были места, где приходилось буквально идти «на четвереньках». В один момент наш командир крикнул: «Идти всем змейкой!», что значило в шахматном порядке, но… было уже поздно! Кто-то впереди неудачно наступил на камень и начался камнепад! Кто как мог уворачивались от летящих сверху камней, но мне, как всегда, «повезло»! Большой камень острым углом угодил мне прямо в лоб, чуть повыше правого глаза. Я упала, кровь заливала лицо, одному Богу известно, как я не осталась без глаза! Аптечки, конечно, у нас не было, меня перевязали косынкой и решили идти обратно. Но мне было ужасно неудобно, что из-за меня срывается поход, и я наотрез отказалась спускаться… Полежав немного в тени, я поплелась со всеми дальше. Теперь все были серьёзны и осторожны, меня поддерживали, и мы благополучно добрались до вершины. Но это того стоило! Перед нами открылась необыкновенно красивая панорама Крыма, море переливалось и искрилось, кораблики плыли как игрушечные, кругом возвышались пики кипарисов… А вокруг нас — зелёный ковер разнотравья и цветущие эдельвейсы, просто дух захватило от этой красоты! Вечером мы вернулись домой уже другой дорогой без всяких происшествий. А об этом походе мне напоминает еле заметный шрам над правой бровью.
Крымский эдельвейс - Ясколка Биберштейна (Cerastium Biebersteinii),
занесен в Красную Книгу
Вид на гору Ай-Петри
Вот примерно по такой тропе мы поднимались на Ай-Петри
В тот год я объездила почти весь Крым с экскурсиями, которые организовывали в санатории. Где мы только не побывали: в Никитском ботаническом саду, поразившем меня обилием редких растений, в Ливадии, в Бахчисарае, в Масандре, где нам показали летнюю резиденцию Александра III (тогда внутрь еще не пускали, но и снаружи дворец произвел неизгладимое впечатление), на знаменитой Поляне Сказок… А уж в Воронцовском дворце я бывала много раз, бродила по саду, где были высажены замечательные цветники и редкие виды деревьев и кустарников, спускалась по парадной лестнице..
Воронцовский дворец-музей.
Лестница со львами
В санатории у меня случилась любовь… Звали его Виктор Бойко, моряк с Сахалина, он тоже лечился в нашем санатории. Мы с ним много гуляли, вместе ездили на экскурсии, купались… Нам с ним было очень комфортно вместе, но черту он не переступал. Весь год он писал мне письма в Ростов, а через год летом приехал ко мне в Геленджик, где я отдыхала в санатории, и сделал предложение. Но к тому времени чувства мои к нему остыли, в голове уже была учёба и я, конечно, ему отказала. Он страшно расстроился, неожиданно уехал и больше я его не видела… Иногда я вспоминаю его с тёплыми чувствами, наши прогулки, разговоры, даже молчание, когда не надо было ничего говорить – с ним было и так хорошо и спокойно… Какое же хорошее было время нашей юности…
В середине августа путевка моя закончилась и я вернулась домой, чтобы начать, наконец, учебу…
—————————————
На фото, предпосланном статье, Елена (урожд. Рудольская) Бабаева с подругой Женей Дубовик, 1 курс, осень 1969 года. Елена в плаще болонья, купленном на заработанные в лагере деньги.