В студенческие годы довелось побывать в Ленинграде, так в то время именовался еще город. И не просто побывать коротким наездом, а провести больше месяца, правда, не в самом городе, а пригороде его – Старом Петергофе во время ознакомительной практики казанских студентов на кафедрах Ленинградского университета. Нас поселили в общежитии ЛГУ в Старом Петергофе, откуда мы и ездили на электричке в Ленинград.
Познакомиться с Ленинградским университетом было, конечно, весьма интересно. Но, пожалуй, главным притяжением был для меня сам город с его музеями, театрами, проспектами, площадями, каналами, архитектурными достопримечательностями. В один из первых дней после занятий в университете отправилась в Эрмитаж. Здесь и состоялось знакомство с художником, влюбленным в свой город и не только в парадную часть его. Не так уж и много прогулок совершили мы вместе с Михаилом, но каждая была особенной, интересной. Однажды мы оказались перед Никольским Морским собором. Три года назад ушла из жизни Анна Ахматова. И вот, стоя под сводами собора, я слушала рассказ Михаила об отпевании ее здесь, в этих стенах…
Чтение книги Александра Бенуа, пробудило в памяти ту поездку, прогулки по городу, залитому дневным солнцем, или сумеречными ночами. Хочется привести эти строки.
«Каждая из диковин нашего околотка значила для меня очень много, но надо всем господствовала сверкающая золотыми куполами Никольская церковь. Она была одним из самых роскошных и самых внушительных среди петербургских храмов. В раннем детстве, однако, мое отношение к ней было какое-то смешанное, складывалось оно из любования, почитания и из жути. Я не мог отделаться от впечатления, что вся эта группа из пяти вышек составляла какую-то семью богатырей, чела коих были украшены шлемами, и что старший из них, стоявший в середине, и есть «Сам Боженька», что на его лице написано скорбно-строгое выражение. Когда я себя чувствовал в чем-либо виноватым, то именно этот Боженька, казалось, глядел на меня с особой укоризной, а то и с гневом. Нижняя часть Николы Морского была несравненно приветливее. В многоугольном плане его стен, в кудрявых капителях, в бесчисленных херувимах, которые барахтаются в пухлых облаках над окнами и дверями, в узорчатых, частью позолоченных балконах, в лепном сиянии, окружающем среднее овальное окно – выражено нечто радостное, всё приглашает не столько к посту и покаянию, сколько к хвале Господа, к празднованию Его великих благодеяний. Я не уставал все эти подробности разглядывать и, вероятно, от этого «интимного» знакомства с чудесным произведением XVIII века родилось мое восторженное отношение к искусству барокко. Очень уважал этот шедевр и мой папа, от которого я и узнал замысловатое, но хорошо усвоенное имя строителя Никольского собора – Саввы Чевакинского. Благодаря примеру моего же отца, который, будучи ревностным католиком, всё же относился с величайшим благоговением и к православному вероисповеданию, я мог относиться к Николе Морскому, как к нашей церкви – и это тем более, что папа носил то же имя, как и великий Святитель, именем которого наречен собор и что Храмовой Праздник Николы, 6-го декабря, совпадал с празднованием папиных именин. Самый адрес нашего обиталища тогда, когда еще действовал старомодный обычай давать адреса в несколько описательной форме звучал так: «Дом Бенуа, что у Николы Морского».
А. Корзухин. «Перед исповедью» (1877). *
Пожалуй, полотно Корзухина противоречит в целом светлой, праздничной тональности детского восприятия Александром Бенуа золотокупольного Никольского собора. На картине художника видим скорее приглашение «к посту и покаянию», чему соответствует и изображенная сцена – подготовка к исповеди, и сумрак, сгустившийся под сводами храма. Глядя на это полотно, трудно представить, что собор вмещает около пяти тысяч человек одновременно.
Не разница ли сословных состояний двух художников проявляется в этом противоречии, в двух, таких противоположных, в общем-то точках зрения?
————————————-
* Изображен интерьер Никольского морского собора в Санкт-Петербурге