© 2013 galina ilia_artamonov_15

«Вещь в себе» Ильи Артамонова. Статья Галины Тулузаковой

Статья для публикации предоставлена автором Галиной Тулузаковой.

Бытует мнение, что язык изобразительного искусства должен быть понятен всем. Но, с другой стороны, в нем так много «наречий» и «диалектов», что подчас требуются усилия для перевода. И при этом стоит помнить, что точности определений не поддаются интуиция, игра, фантазия. Нелюбовь к очевидности высказываний – одна из характерных особенностей сегодняшнего языка изобразительного искусства, что можно наблюдать и в художественной жизни Казани. Среди стремящихся к нетривиальности художников можно назвать и имя Ильи Артамонова.

Его вхождение в искусство проходило в оптимальных условиях. Илья много учился – в Казанском художественном училище, в знаменитой «Мухинке» в Петербурге (тогда еще Ленинграде) на отделении проектирования интерьеров. Как учебу можно рассматривать и его участие в течение восьми лет (1985-1992) в ежегодных «сенежских» (т.н. творческая дача Союза художников на озере Сенеж) семинарах по художественному проектированию известной экспериментальной студии Марка Коника. (Работы этой студии, такие, как проекты реконструкции Садового кольца в Москве, благоустройство клиники Г. Илизарова в Кургане или инсталляции «Негромкий разговор вещей или История одного покинутого дома» имели резонанс в художественном мире).

Хорошая школа – это если и не гарантия успеха в столь тонком и сложном деле, как искусство, то его важная предпосылка. Ибо столь популярное сегодня гордое заявление «У меня нет специального образования» сплошь и рядом обнаруживает себя в элементарной неграмотности, поверхностном считывании чужих приемов, вынужденной шаблонности и ограниченности. Сколь бы ни был своеобразен и оригинален внутренний мир художника, без владения ремеслом, без техники он не проявится или, в лучшем случае, проявится не в полной мере. Хорошее образование – именно хорошее, когда происходит не простое заучивание правил определенной системы, что нередко способно подавить своеобразие индивидуальности, но соединение постановки руки с развитием способности видеть и творчески мыслить – дает возможность свободы, этого главного условия искусства. Правда, многие знания рождают и чувство определенной неуверенности, когда отчетливо представляешь высоту идеала, понимаешь трудность попыток его достижения.

Главным человеком в творческой биографии Ильи был и остается его отец – Николай Степанович Артамонов, чье имя много значит в истории художественного проектирования нашей республики. Попытки поднять оформление объектов городской среды если и не до уровня дизайна, то есть целостного художественного проектирования и конструирования вещей и организации их в пространстве, то утверждение принципов ансамблевости и комплексности в 60-70-е годы было его заслугой. Достаточно вспомнить хотя бы, что Николай Степанович принимал участие в реконструировании и создании первой экспозиции Музея изобразительных искусств (1963), оформлении кафе «Елочка» (1966), ювелирного магазина «Яхонт» (1967), ансамбля Международного лагеря «Волга» (1967), Дворца культуры химиков (1968), Дома татарской кулинарии (1969-1970) и других объектов, и станет ясно, что сегодняшний образ Казани во многом является развитием заложенного тогда.

Николай Степанович дал Илье возможность получить образование, направлял его, был и примером, и учителем, и коллегой, ибо уже более десяти лет в области художественного проектирования они работают вместе.

В идеале проектировать – создавать новую возможность существования. Однако для воплощения идей дизайна необходима готовность общества как в материальном и производственном отношении, так и в осознании потребности. В наших условиях дизайн как способ организации среды находится в зародышевом состоянии и, как правило, касается частностей. На практике художественное проектирование часто сводится к декорированию просчетов типовой архитектуры, когда неприкрытая унифицированность и стандартность в сочетании с грубостью деталей и некачественной отделкой создают несколько угрюмое и холодное пространство общественных зданий, напоминающих производственные цеха. Единственной возможностью в такой ситуации «очеловечить» среду это привнести теплоту рукотворности керамики, живописи, витража, гобелена, соединить обособленные части пространств здания в единое целое, пусть и оформительскими приемами.

Среди множества выполненных отцом и сыном Артамоновыми объектов можно выделить проекты оформления санатория «Строитель» в Боровом Матюшино, профилактория «Сосновый бор» в Васильево, столовых завода «Радиоприбор», санатория «Казанский». Стремление к подчинению своей «теме» каждого интерьера и одновременно соблюдение композиционного единства целого, продуманное отношение к цветовым решениям и точность в расчете пропорций деталей, некоторая «занимательность», «сюжетность» и использование самых разных видов и возможностей пластических искусств – таковы в общем виде особенности проектных решений Артамоновых.

Для Ильи – «Хорошая среда»- это когда ее функция, образ, пластика, колористика, виды изобразительных искусств и выбранные сюжеты, отделка интерьерного (экстерьерного) пространства и эмоциональный строй – все составные части находятся в одном гармоническом целом, играют свой визуальный спектакль со своими страстями и радостями, со своими актерами и зрителями и, конечно, со своей режиссурой. Визуальная режиссура – это художественное проектирование, где слово художник обозначает профессию, а проектирование – образ мышления».

Воплощенными в чистом виде проектные идеи оказываются нечасто, но даже удавшиеся реализовать фрагменты, как правило, существуют в течение довольно небольшого отрезка времени после их создания. Характерное для нас отсутствие привычки к сохранению чего-либо вообще, довольно быстро приводит к трансформации, переделке, перестройке, и единство замысла теряется, дробится, исчезает. И не удивительно, что многие художники-проектировщики так стремятся к станковой форме выражения. Правда, причины этого стремления нельзя сводить только к невозможности реализации своих идей и не долговечности существования уже реализованных. Станковая форма дает простор эксперименту и свободе самовыражения, является как бы теоретической апробацией возможных проектных решений. Само понятие художник едино, есть лишь разные формы проявления творческой энергии и способы художественного мышления. А принцип универсализма чисто художника, когда признается равноправие всех видов пластических искусств, был программно утвержден еще столетие назад. В советское время это несколько подзабылось, и по аналогии с общественной иерархией выстраивалась иерархия видов и жанров.

Художественное проектирование очень тесно связано с предметным миром, вещью как таковой. И стоит присмотреться к ней внимательнее. Вещь существует как сложная система взаимоотношений с другими, невещными частями общественного целого. У вещи два контекста – природа и социум. Вещь – частица вещества, оно – сама стихия природы, с другой стороны в театре общественного бытия вещь играет множество всяких ролей – ее стремятся достичь, она представляет интерес, потребность; вещь посредничает, дается, ее имеют, используют, она средство, собственность; вещь выводит все во вне, связывает с внешним миром, показывает нас ему, а его нам; вещь обращает нас внутрь себя, отвращает от внешнего мира, объединяет, хранит в целостности. То есть всякая вещь что-нибудь да значит, что-то достигает или обеспечивает, обнаруживает или внушает, хотя содержание ее значений может оказаться и тайной, и банальностью. Вещь есть образ мира, а мир – содержание вещественного образа. Как материал знака вещь проста, очевидна и устойчива; но как значение этого знака вещь, напротив, сложна, проблематична и ненадежна. (Здесь приведено популярное, а значит, и несколько упрощенное изложение идей О. И. Генисаретского, философа, занимающегося проблемами дизайна).

Понимание вещи как образа мира, особая любовь и пристрастие к ним делает предметы нашей повседневности одной из главных тем исследований искусства Ильи Артамонова. Это проявляется и в форме дизайна реальных предметов – интересна чистотой решения ранняя серия моделей супрематической мебели, в которой ясно заявлено пережитое увлечение идеями авангарда начала XX столетия, и особенно К. Малевича, искусство которого явилось фундаментом современного дизайна.

Тема вещи опосредованно звучит и в станковых формах. Возникающий в воображении некий образ, некое настроение художник пытается выразить, используя готовые формы будничного окружения. Однако ни сами эти готовые формы, ни их буквальное воспроизведение не позволяют передать ощущения. В стремлении закрепить эти ощущения и при переводе их на язык искусства возникает сложное множество символов, движений, бытовизмов и отвлеченностей. Фиксируется некий натуральный след – след времени, след процессов, след действий. Илья пишет не просто дом, стог сена, швейную машинку, старый сарай, баню, бочку, а их замкнутость, заброшенность, предназначенность, самоценность.

Работы Ильи Артамонова первоначально воспринимаются как абстрактный набор геометрических форм, затем понимаешь, что эта геометрия обозначает вещи, потом обнаруживаешь, что они связаны между собой сюжетно. Обычно восприятие строится наоборот – схватываются изображенные предметы и сюжет и только потом осознается, что это передано набором форм.

Первый уровень изображения – это знаки вещей. В этом смысле картину можно расшифровывать, ибо абстрактный код сосуществует с отчетливой конкретностью деталей – раскрытое окно и стоящие на подоконнике предметы («Старый утюг»), необычен ракурс взятого с торца дома, в котором живет художник («Дом номер 68″), как бы рентгеном просвечивается футляр, в котором стоит старая швейная машинка, выявляя ее внутреннюю структуру («Швейная машинка»), маленькое окошко, кувшин и исчезающая за дверью нога подсказывают реальность низенькой деревенской бани («Баня») и т.д. Но заложенная информация расшифровкой ребусов необычных построений, неожиданных ракурсов и точек зрения на привычные вещи не ограничивается. Ибо разгадав, что есть что, можно было бы и успокоиться (понял, и достаточно). Сами вещи есть знаки – сигналы о жизни, о чем-то более сложном, чем видимый предмет. Ибо изобразительное искусство способно создать образ как мира видимого, так и невидимого, о котором мы многое знаем или можем знать, поскольку оно постигаемо умом, но куда больше и не видим, и не знаем. Мир видимый и невидимый в картине соединяются и пульсируют в материале.

Чтобы не потеряться, с одной стороны, в искусстве, в пластических задачах, а с другой – среди вещей, среди ситуаций, из которых строится сама жизнь, художник берет самые простые веши или упрощает их, отсекая все лишнее, оставляя лишь самое необходимое, важное и, как следствие, самое лаконичное. Значимо не событийное, но сущностное, отсюда и выбор пластических средств. Просчитанная выверенность соотношений всех элементов работы, композиционная вариативность, масштабные, ритмические, цветовые, фактурные сопоставления передают то или иное состояние души, зацепляя то самое, невыразимое, часто беспредметное ощущение. Стремление к законченности, сделанности сдерживают, но не снимают эмоциональный заряд картин Ильи Артамонова. Первоначальный импульс не выплескивается непосредственно, а эстетически осмысливается.

Картина для художника – это интеллектуальный срез видимого, где математичность, расчет лежат во внутренней основе творчества. Но геометрия композиционных построений смягчена плавностью линий, силуэтов, цветовыми сочетаниями и фактурной насыщенностью. Чувственное любование пластической формулой предметов, равно как и обработанной поверхностью его любимого материала фанеры (на данный момент к холсту он прибегает лишь при написании портретов), где используются возможности краски (и цвета, и фактуры), рельефа (углублений и инкрустаций), коллажа – все важно для художника, самоценно и самодостаточно.

Особо воспринимается и пространство в его работах. Образ уплощеного пространства, понимаемого как бесконечность, заполняется вещами уже дискретными и точечными. При всем кодировании, усложненности ассоциаций, эстетической заостренности композиции Ильи событийны и сюжетны. Он никогда не забывает, что искусство это еще и игра, и не только формы. Срезанный рамой силуэт курицы, только что снесшей яйцо, убегающей от черного усатого кота, вносит забавный нюанс в картину «Старая бочка». Правда, светящееся яйцо, окруженное предметами, которым ночь придает таинственность, так и напрашивается на аналогию с Началом, зарождением жизни. Или «Таможня», где бесстрастная машина просвечивает содержимое саквояжа, в котором упакованы милые сердцу вещи, несущие знаки любви и привязанности, создает некую завязку сюжета.

Работы Ильи Артамонова органичны для любого интерьера, что не удивительно для художника с дизайнерским мышлением, и одновременно очень «теплые» по ощущениям за счет ярко выраженной рукотворности. Они мало социальны, хотя присущая нашей жизни неустроенность, запущенность невольно отражается в образах заброшенных домов, примитивного быта, но этот момент не акцентируется, а трансформируется в эстетические качества. В композиции «Дом» образ реального сгоревшего дома, который уже вечность стоит и еще столько же простоит в таком виде, художник воплощает не разруху, а эстетику разрушенности, несколько иронизируя на тему «всюду жизнь».

Работы Артамонова всегда эстетичны, если под эстетичностью понимать образную упорядоченность. Свобода приемов, отличная школа проявляются в развитии еще одной линии в творчестве – в обращении к жанру портрета. Как правило, он пишет людей близких и знакомых. Для его портретов также характерны лаконизм в отборе выразительных средств, особое значение придается композиции и силуэту, цвет не списывается с натуры, но становится средством проявления эмоций, и также ощутима любовь к фактуре и усложнению формальных задач – например, белое на белом («Утро» – портрет жены и сына), красное на красном («Портрет с репродукцией»), игра с черным цветом («Ночной разговор» – портрет художника Е. Голубцова). Здесь же обозначена условность ситуации,, пространства, но выражение мысли проще и яснее. Портрет здесь именно портрет конкретного человека, хотя одновременно и средство эстетического высказывания. В органичности соединения реального и условного, в отточенной до совершенства пластике поз и движений, в рафинированности силуэтов и изяществе линий видятся отзвуки рубежа XX столетия, что опять-таки не удивительно: ведь и мы – на рубеже.

В искусстве осознаются реальности мнимого и существенного, хаоса и порядка, абсурдности и эстетической завершенности. Реальность чувств не всегда поддается непосредственности, и часто о сложном легче говорить простым языком, а о простых вешах – сложным. Все эти мысли возникают при общении с работами Ильи Артамонова. Каждая его работа отличается завершенностью, законченностью, но сам художник в процессе становления, Он знает «как», уже обозначено «о чем», и впереди еще целая жизнь.

© Г.П.Тулузакова
кандидат искусствоведения

Несколько работ Ильи Артамонова
(Все фото кликабельны. Кликнув мышкой, можно получить изображения в бОльшем разрешении.)





 

 

Один отзыв

  1. Александр
    07.04.2014 в 17:27 | #

    Спасибо за публикацию! Узнал много нового об этом замечательном человеке, мастере своего дела.

Ваш отзыв

Ваш e-mail никогда не будет опубликован. Required fields are marked *

*
*

Вы можете использовать следующие теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <strike> <strong>